​Откровения дончанина. «Зато на украинской земле»

Житель Донецка, который решился бросить свой дом, работу и изменить привычный уклад жизни рассказывает о первых днях ДНР в областном центре и метамарфозах "борцов за Республику".

Приводим полный текст"

"В начале июля на трассе Донецк-Горловка из окна маршрутки я наблюдал, как в Донецк въезжали, прошедшие Славянск головорезы Гиркина.

Спешно бежали на Уралах, легковых машинах, рейсовых автобусах и даже мусоровозах.

Тактическое отступление, позорный побег, натиск украинской армии — в этом каждый найдет часть своей зрады или перемоги.

Стало ясно одно — что теперь они спрячутся в огромной агломерации за нашими спинами и ее уже не оставят.

Так и вышло: в скором времени к городу подтянулись украинские войска, и мирняк стал заложником Моторылы, Гиви и прочего скама, которые по привычке весело наносили удары из дворов школ, детских садов, психбольниц (привет, Семеновка).

За лето мне тоже несколько раз пришлось совершить личные тактические отступления внутри Донецка и Макеевки.

Когда дома жить стало невозможно, я кочевал по друзьям, жил у них, пока почти все, кто мог составить компанию вечером под обстрелами, не уехали. Я решил остаться один и вернулся домой.

Сидя уже дома, в чугунной ванной, надеясь, что это спасет при случае от минометного обстрела, с зажженной сигаретой в чешской панельке в Киевском районе Донецка я размышлял о том, как дальше повернется моя жизнь.

И даже не подозревал, что следующие два дня станут решающими.

Я ощутил, что больше не могу жить здесь. Не могу ездить на работу в теперь уже пустой 37 маршрутке, в которой водитель приветственно сигналит едущим навстречу Т-72 (которые «отжали ополченцы у укропов»).

Не хочу наблюдать на обочине брошенный БМВ Х5, на котором неудачно возвращались из «дома Синоптиков» какие-нибудь Тигран с Зауром.

И хотя я ненавидел всей своей душой весь ватный апокалипсис вокруг себя, главным толчком для моего личного побега послужила не ненависть, не печальная перспектива жизни в Лугандоне, а банальный страх.

За свою шкуру, за свое благополучие, за свое будущее.

Если бы страха не было, я бы и дальше убеждал себя, что можно в принципе и остаться, дальше проживать в Донецке, держаться за работу, друзей — что угодно.

Но судьба мне этого не позволила. Инстинкт самосохранения во время сильнейших обстрелов и наблюдение воочию дырки от мины в соседнем доме на следующий день заставили меня убежать. В тот вечер я позвонил родителям со словами «я буду увольняться».

Странное дело – война, а на главном офисе фирмы сидят два упыря с нашивками «ОПЛОТ», которые уже «крышуют» бизнес, и ты идешь подписывать обходной лист к тем же людям, к которым приходил на первичные инструктажи полтора года назад.

Вот отдел контроля качества — старая бабка с ухмылкой, узнав об увольнении, уже говорит: «Ничего. Еще все назад вернетесь.

Когда туда это доберется, еще узнаете. Тем более там к донецким сам знаешь как относятся, давай-давай.» Захожу в отдел кадров, а там молодая девушка с грустью констатирует, что это закончится нескоро.

«Кстати, ты же помнишь нашего Диму из охраны труда?», — говорит мне она, — «Да, а что с ним?».

А Дима, оказывается, уже три недели в окопах «защитников Новороссии» за свои патриотические взгляды. Стуканул кто-то из соседей, это понятно. Вспоминаю, как встретил Диму 5 марта 2014 на проукраинском митинге с желто-голубой ленточкой и был приятно удивлен. (У Димы жена, ребенок, что с ним — до сих пор неясно. Директор фирмы предлагал деньги боевикам, но те пошли на принцип и не отпустили).

Переодеваюсь за обедом в соседней комнате, женской раздевалке, и слышу, как обсуждают новость дня – как мне будет там хреново, работы нет, кризис, он еще вернется etc.

Сама постановка разговора с использованием наречия там в данном контексте наводит на мысль, что эти люди НИКОГДА не считали себя частью Украины. Это первое.

А второе — они искренне убеждены, будто я собрался в некий Мордор, в добровольное рабство, а не решился на поступок.

Бороться с ветряными мельницами желания уже нет.

Все, пора валить — как и советовал отец, не оборачиваясь. Напоследок курим со своим другом-коллегой во дворе фирмы. До войны я о таком и не мечтал — ведь если директор «запалит» с сигаретой из своего затемненного окна, охватывающего двор, светит заявление «по собственному».

«Ну что, молодец, уедешь, заживешь нормально. Будешь мне в гетто конфетки рошена присылать», — смеется мой собеседник. Мне не смешно. Больше не виделись.

Стою на остановке. Жду маршрутку до квартиры. Мимо проходит некто в камуфляже с нашивкой «Беркут», только уже с ДНРовским флагом в качестве подложки.

Наблюдаю, как местные запойные алкаши «респектуют» своему, по-видимому, знакомому.

Не удивлюсь, если этот хрен еще и на Майдане служил и рассказывал в наливайках за бутылкой «Сармата», как громил фашистов еще до побега «бати».

Приезжаю домой — вещи собраны, билет к родителям не купил, ну ничего, на Южном автовокзале уже буду смотреть, как быть.

Стою два часа в очереди, старый дед умоляет водителя взять его бесплатно до Марьинки, чтобы оформить пенсию.

Тот отказывает, дед в отчаянии, а мне неприятно, что не смогу помочь. Налички в обрез — остальное на карточке, которая стала бесполезной. За два дня до этого в переходе было нашел 100 гривен, но пришлось вернуть, когда в 20 метрах впереди увидел растерянно шарящую по карманам женщину.

Еду, стоя в автобусе «Донецк-Артемовск» до Константиновки… да еще и через Красноармейск — весь салон забит пожитками пассажиров. На Широком блокпост сепаров, проверка документов — выхожу с небольшой тревогой.

Загорелые ребята с откровенно быдловатым выражением лица пристают к пассажирам, стреляют сигареты, задают тупые вопросы типа «Че не воюешь? Куда едешь?».

Один из боевиков приказывает одному из пассажиров, пареньку 25 лет, уступить свое место довольно симпатичной блондинке, которая тоже, как и я, едет стоя. «Да он у мамы джентльмен прямо», — думаю я.

Слава богу, проехали. Вокруг — оборванные ЛЭП, на трассе между постами ДНР и ВСУ выставлены слотмашины из подпольных казино, рядом написано «батальон Восток». Ловлю себя на мысли — надо признать, что это неплохой пиар-ход. Мол, смотрите, мы тут, значит, боремся за все хорошее против всего плохого.

Быдлу нравится. Еще им нравится, когда прессуют наркоманов, алкашей, гомосексуалистов — то есть всех, кто и так в силу разных причин слаб и не может эффективно бороться за свои права в этих реалиях.

В окне проносятся депрессивные города и села западного Донбасса: Украинск, Цукурино, Селидово.

Перекрашенные в цвет украинского флага Ленины, билборды с агитацией украинских добробатов, шесть часов дороги, лютое ощущение обреченности от мысли, что в Донецке такого не будет еще долго. Выхожу на школе в Константиновке, иду на ЖД-вокзал пешком. Так непривычно, тихо.

Над зданием вокзала развевается украинский флаг. Теперь на электричке к родителям, а завтра поеду, как говорит отец, «на большую Украину», в Днепропетровск.

Там ни разу до этого не был, надо искать работу, жилье, есть огромное ощущение неуверенности.

Рядом на перроне женщина звонит своим родственникам со словами: «Это уже неважно. Зато на украинской земле!»".